Александр Иличевский
КЕФАЛЬ
|
|
Это наблюдение стряслось в Севастополе, в детстве. В августе по городу, словно весть о тайной катастрофе,
разлетелся, мигая, шепот: к берегу наконец-то подошла кефаль. В сопящей ватаге друзей, путаясь в снастях донок, то и
дело взвывая от впившегося крючка и гремя поклёвными бубенцами, он несется
вниз по нешироким ярусам города к морю. Полдневная духота тяжко оплывает по амфитеатру города.
На Историческом и Мичманском бульварах лужи крошева сухой акации лениво
шевелятся и пересыпаются от случайного сквозняка. Там и сям по своим
подземельям вскрикивают цикады. Пацаны, едва поспевая корпусом за ступнями, мчатся вниз
на Графскую пристань, почти падают с Верхней Садовой: ограды, памятники,
камни бастионов, петли переулков и булыжные лестницы, едва проходимые от
царапких олеандровых дебрей, уютные тупики, стрельба солнечных бликов по
окнам домов, резные балконы, с повыползавшими на них на прогрев пальчиковыми
гекконами, коричневый полусвет кофеен и дурманный чад жаренной барабульки,
обморочный шелест шелковых флагов и запах роз и помидоров, — все это
бесследно рушится в их напряженных взглядах, с бешенной цепкостью вырывающих
из перспективы бега ниточку равновесья. Море, входя предвосхищенной прохладой
в обрывистые узкие бухты, пока еще невидимо живет за Братским кладбищем, за
Корабельной стороной. И вдруг впереди — стоп, провал, неясная заминка: на
пути громоздится нестройный вой духовых, по ухающему колесу барабана ходит
плешивая войлочная колотушка, и медный блеск тарелки, гремя, впивается в
зрачок. На улице Шмидта из дома, утопшего в мощном обвале
пыльного плюща, в палисадник выносят гроб. Вся в трещинках, барабанная кожа натянута дрябло,
пролежень от колотушки дышит как на жирной старухе. Гроб устанавливают на крашеные табуреты, похоронная
какофония рассыпается на минуту молчанья. Следуют всхлипы и плачи. Дымок из зажатой в чей-то
дрожащий кулак сигареты свивается в сизую розочку и плывет перед глазами
Семена. Злобная училка математики, хотя нынче каникулы,
почему-то стоит здесь, вся в черном. На них шикают, кратко — трам-бац-трям — сыплются
подзатыльники. Совсем сбавив ход, мальчишки снизу-вверх любопытно сочатся в
толпе старшеклассников. Почему-то все они смотрят в одну точку. От лица девушки, лежащей в гробу, не оторваться. Оно
влечет взгляд как пропасть. И тут Семен вспоминает — дочь капитана первого ранга
учится в боевом 9«Б». Ее отец командует эсминцем «Баку» — огневым ураганом
Средиземноморья. Позавчера корабль встал на закате у горизонта при входе в
Балаклаву: Семен с крыши своего дома в бинокль видел, как рушились якоря и
как уже на шварте матросы впопыхах чехлили лес ракетных установок... Это она на первомайском концерте играла на пианино в
актовом зале. Низкая челка, строгий профиль тронут на скулах светлой тенью
загара; ужасно прямая спина, белый фартук, короткая черная юбка в складку, —
ее край, сместившись, приоткрыл золотистую мышцу бедра — чуткую, телесную
волну, оживающую при нажиме педали… В открытых окнах зала носятся наискось ласточки.
Клавиши, ткущие мазурку, невесомо взбиваются плавными тонкими руками. Вопли
ласточек как бы колышут музыкальную ткань. А еще он однажды видел с нижнего пролета школьной
лестницы ее кружевные трусики. Он следил за ее восхождением с открытым ртом,
так как не предполагал, что трусы способны излучать свет, что они могут быть
такими же легкомысленно воздушными, как манжеты или отложной воротничок на
школьной форме… На фоне простых плавок и пузырей из батиста и ситца — это
было ударом ослепленья. Заметив, что пацан подглядывает, она настигла его,
перемахнув стрелой перила — стремительно голые смуглые ноги в раскрытом
оперении юбки мелькнули жар-птицей в опрокинутом взгляде — и, слегка
придушив, вместо того чтобы наотмашь в спину столкнуть наглеца по ступеням,
вдруг оглянулась и, нагнувшись, чмокнула в уголок рта. Потом Семен на географии
долго и мрачно тер рукавом щеку и губы, до тошноты корчась от стыда внутри… Сейчас тело девушки неопрятно запеленато в розовую
блестящую тафту — так девчонки-неумехи кутают кукол. На матовом виске
виднеется крохотный подтек. Его форма — ящерка с рогатым хвостом. Семен не боится мертвецов, он просто испытывает к ним
отвращенье, как, например, к запаху герани, или ко вкусу содержимого гробиков
вареных яиц. Когда у них умерла бабушка, он бежал из дому и ночевал неделю в
порту Северной бухты, пока его не определили, загнав погоней в полночь на
портовый кран, в детскую комнату милиции — до востребования взбешенной
матерью. Но теперь, глядя на девушку, ему хочется сделать
страшное. Его мутит от злобы, от желания кинуться, раскрыть, выпростать всю
из тряпок, чтобы, задрав ей юбку, припасть, укусить, отомстить за свой
стыд... Понизу прошел обрывок бриза и качнул прядь черных
волос. На мгновенье стало страшно. Он первым снова рванул к морю... Вечером на закате Семен в одиночку возвращался той же
дорогой. Выкупавшись напоследок, напитанной светом кожей он приятно ощущал,
как при ходьбе прохладно прикладывается к загару вобравшая капли моря
рубашка. На тротуаре перед домом на улице Лейтенанта рассыпаны
исхоженные ветки туи. Их плоские, затертые кружева невесомо покрывают
асфальт. Семен огляделся. Белая башня Херсонесского маяка розово
зажглась низкими лучами солнца. По ту сторону Южной бухты поезд высек свисток
и пошел накатом в гору на Инкерман. В высоком объеме неба, заставленного плоскостями разных
оттенков заката, прозрачно стоит лицо девушки. Улыбка плавает на губах. Семен удивился и, помотав головой, словно вытряхивая из
ушей воду, срочно тронулся дальше. В
конце улицы на балкончике дома, вылезши за край косой, на глазах ползущей
тени, греется последним светом крохотный геккон. Бледный язычок длинно
выскользнул набок из щелки рта и потер монетку глаза. Обмякнув, застыл как у
повешенного. У Семена на проволочном, режущем плечо кукане
обливаются потекшим на солнце жиром пять радужных кефалей. На блестках
крупной чешуи — лишайчики налипшего песка. Семен на ходу с приятным усилием снимает кукан и
вытягивает руку, снова любуясь уловом. Вдруг тяжелый эллипсоид рыб, благодаря восхищенной
рассеянности взгляда, отделяется от связки и плывет в потемневших глазах
головокружительной формой женских бедер… апрель 2001 |
|
Copyright © Copyright © E-mail: |